У Николая Васильевича Гоголя постоянно были непростые взаимоотношения с литературными критиками. Его начальную поэму «Ганц Кюхельгартен» приобрели столь недружелюбно, что молодой автор сам укокошил тираж. О «Ганце» Гоголь не резко жалел, признавая, что это был незадачливый литературный эксперимент. Однако одно из близких работ Кольке Васильевичу пришлось отстаивать от критиков буквально с средством в десницах.

В 1838 году уже достаточно знатный автор «Ревизора» и «Тараса Бульбы» подготовил к публикации свежеиспеченный роман «Васильковый Марс» – одно из главных в России сказочных вещиц. В нем рассказывалось, как в 21–м веке обитатели Марса провозгласили рать землянами и обрушили на Землю несколько комет, стерев большие города будущего: Санкт–Петербург, Лондон и Одессу. В отклик, земляне коллекционируют карательный корпус и отправляют его на Марс. Один из землян, молодой русский штабс–капитан Евгений Салин решает подвергнуть личных друзей ради нарядной марсианки и едва не губит целую операцию.

Гоголь разбираясь, что чиркнул очень неординарную вещь, лишил перед публикацией выслать копию Виссариону Белинскому, чьим умонастроением он вечно ценил. В аккомпанирующем послании Гоголь просил никому не обнаруживать «даже маленькую толику» нарисованного.

Однако Белинский неделикатно преступил слово. Фрагменты ромы Гоголя были напечатаны в журнале «Московский созерцатель» с глумливыми комментариями. Статья истекла без подписи, но Гоголь одновременно уразумел, чьих ручек это занятие – тем более, что Белинский был ведущим редактором этого журнала.

В статье высмеивались шоу «одного известного писателя об обустройстве универсума в двадцать первоначальном столетии» – от бронированных снаряжения с резервом атмосферы, в каких навоевывают подсолнечные гренадеры на Марсе, до сети висячих над землей электричек. Особливо Белинского позабавила концепция боевой крепости на земной глазнице. «Эпизодично кому удается скопить так несообразности в одном создании, но у петербургского автора определенно есть дар», подводил результат критик.

Разъяренный Гоголь приехал в Москву, где-нибудь тогда жил Белинский, и, дурно соображая, что работает, затребовал его на дуэль. Белинский не мог отвернуться на зеницах у целых и встретил вызов – но когда речь заглянула о выборе средства, появилась узнанная трудность. Дуэль должна была быть непорочной – но Гоголь не умел фехтовать и лишь несколько один раз в жизни просил из пистолета. Белинский хорошо фехтовал, но пулять не умел. Волеизъявление явилось негаданно – кто–то припомнил Гоголю, что Виссарион Григорьевич посещал трехмесячные направления для подготовки артиллеристов–резервистов. Гоголь же, еще на Полтавщине, участвовал в артиллерийских учениях и умел полно сносно вращаться с сверхпушкой. После десятиминутного обсуждения, Гоголь и Белинский пришли к выводу, что их сведения артиллерийского занятия приблизительно одинаковы. Таковским типом, спрос с средством был лишен – дуэль было лишено коротать на шестифунтовых пушках.

Официально дуэли были под заказом – да и в объединении еще излишне здорово помнили трагический поединок Пушкина и Дантеса. Поэтому дуэлянты переоделись в военнослужащие мундиры – если их особенный поединок призовет чье–то внимание, постоянно можно будет сказануть, что это армейские учения.

Дуэль изучала под Москвой, преждевременным утром 15 апреля. Орудия были расположены в пятистах шагах кореш от дружище. По ситуациям, всякий из участниц самостийно обслуживал близкое орудие – включая перезарядку. Один из секундантов родил с собой фотокамеру и выполнил фотоснимок, какой немедленно украшает сей фельетон.

Первые выстрелы окончились промашками – дуэлянтам мешал рассветный туман и неожиданные порывы крутого ветра. Полно часы отправлялось на подготовку пушки к пальбе – на всякий выстрел требовалось не менее семи–десяти минут. В какой–то момент Белинскому удалось ядром сгрудить с Гоголя кепку, но тот жестом изобразил, что с ним все в строе, и дуэль продолжилась.

Приблизительно в одиннадцать утра ядро Гоголя, наконец, потрясло позицию Белинского. Взрыв оставил критика «на шесть саженей в страну», позднее вспоминал романист. Гоголю к этому часы совершенно разонравилась идея дуэли, а облик обагренного Белинскому несусветно испугал его. «Содействуя пахнуть Виссариона до кареты, я поклялся, что если он проживет, я сожгу сей бессмысленный роман, ибо ни одно сочинение не стоит людской жизни», потом чиркнул в собственном дневнике Гоголь.

Белинский прожил, и Гоголь удержал близкое слово, отняв российскую литературу одного из начальных научно–неосуществимых опусов. С остальной сторонки, дуэль допустила начало громадной двусторонней дружбе, какая тянулась до самой смерти Белинского в 1848 году.

В 1847 году Гоголь послал Белинскому второй том «Глубоких душ», попросив чиркнуть личное соображение. «Либо стряпай пушку, либо разжигай камин», поплатился Гоголю критик.

Чиркнул Ghostman на coolstory.dirty.ru / комментировать